Рогора. Дорогой восстания  - Даниил Калинин

Никто не кричит, не поет боевых гимнов, даже лошади лишний раз не всхрапнут и не заржут – мы атакуем молча, но молчание многих сотен закованных в броню воинов, накатывающихся неотвратимой стеной, кажется врагу чем-то сверхъестественным и, безусловно, необратимым. Да так оно и есть – у рогорцев нет ни единого шанса победить. Если мне сегодня повезет, уже вечером я по душам потолкую со старым приятелем, и горе Когорду, если он попытается юлить!

Но вот бойцы первых шеренг переходят на быстрый шаг, затем на легкую рысь, ускоряясь все сильнее… Пока три тысячи отборной дворянской конницы не срываются в едином порыве в дикий галоп, когда сама земля дрожит под ногами! И тут же над сломавшимися рядами всадников запели боевые рожки и горны, раздались первые гневные крики, что вскоре подхватывает каждый всадник… И вот уже все мы бесшабашно и яростно орем, и над полем битвы встает неистовый рев многотысячного войска, что скачет убивать!

Ведомый общим порывом, что-то неистовое издаю и я, с силой выталкивая из глотки крик бьющему навстречу воздуху. На мгновение оборачиваюсь назад, бросив мимолетный, одобряющий взгляд трем десяткам верных воинов, что прошли со мной огонь и воду в торхских степях и сегодня идут под моей хоругвью в битву. Сердце болезненно сжалось при мысли о тех, кто обрел вечное упокоение в бескрайних ковылях, и тут же отпустило: не время! Не время и не место, ибо сегодня пришел час нашей ратной славы, пришел час воздать бунтовщикам за гибель наших воинов в Львиных Вратах…

И вновь сердце болезненно сжалось, теперь уже при тяжкой думе о сыне.

Продев кисть в темляк[37] и до боли стиснув рукоять тяжелой сабли, рывком вырываю ее из ножен, воздев клинок над головой. Не время! Не место! Сегодня лишь бой!

– Бей!!!

До противника остается всего ничего, меньше четверти версты, когда стоящие сплошной стеной легкие всадники Рогоры неуверенно засуетились, стали разворачиваться, а после с места в карьер устремились назад, к выходу из долины.

Все, это конец. Сейчас в узкой горловине Сердца гор возникнет толчея, а в спину ударим мы – и будем рубить и резать, пока не устанет рука. А устанет она ой как не скоро…

Когда противник показывает спину, у каждого из нас срабатывает какой-то животный, яростный инстинкт, толкающий вперед – догнать и добить труса, добычу, жертву. Вот и сейчас нас охватило подобное чувство, убедившее в собственной победе, а одновременно разбудившее дикий азарт охотника, преследующего дичь. Еще сильнее раня бока верных жеребцов шпорами, мы заставляем их скакать из последних сил – так что уже ветер свистит в ушах!

– Вперед!!!

Все же во время бегства легкий всадник имеет преимущество перед закованным в броню кавалеристом. Они бы смогли уйти от нас, оторваться в чистом поле, но не здесь, в округлой чаше посреди гор!

– Руби!!!

Скачущие в первых шеренгах всадники разом склонили пики. Как же красиво! Жаль, спины рогорцев не мог…

По коже мгновенно прокатилась ледяная волна, а волосы стали дыбом – сбившаяся конная масса противника перед самым нашим носом вдруг разбилась на плотные колонны и уверенно миновала ровные коридоры, организованные пехотинцами в плотном строю. Пехотинцами?! Проклятье, я не вижу у мужичья никакого оружия, которое было бы для нас опасно! И все же этот маневр рогорцев, произведенный с великолепной точностью, говорит о наличии четкого плана битвы…

Да что же они придумали?!

Но останавливаться уже поздно, да и невозможно затормозить многотысячной конной лаве, разогнавшейся для таранного удара. А в следующий миг внутри меня все будто помертвело: я разглядел перед каждой колонной пешцев по легкой полевой пушке, увидел вскидывающих фитильные огнестрелы стрельцов, расположившихся где-то в середине строя пехоты, заметил, как склонились пешцы, по команде поднимая длинные пики и упирая их в землю перед собой…

А в следующую секунду грянул залп.

Правый фланг битвы

Аджей Руга

Грянул залп, и центр боевых порядков нашей пехоты затянуло сплошной стеной порохового дыма. И тут же протрубил боевой рог.

– Вперед!

Торог неспешным, картинным движением извлек палаш из ножен, отдал приказ атаковать, а после яростно пришпорил Ворона, бросая его с места в карьер. Тяжелый черный жеребец, в свое время чуть не погубивший Энтару, рванул с места, словно каменное ядро из требушета. Вот только неся брата моей возлюбленной, Ворон не позволяет себе даже намека на неповиновение! Чувствует, шельма, руку настоящего бойца…

Аруг, до того нетерпеливо перебирающий копытами (также, видно, запомнил зверюгу-соперника), бросился вперед спущенной с тетивы стрелой, лишь заслышав тихую команду. В последнее время молодой жеребец подрос, окреп и уже вполне способен пуститься в галоп, неся латника.

За нами с Торогом с места рванулись семь кирасирских «коробочек» по пятьдесят всадников в каждой, навстречу в разрывах между коробочками с великолепной скоростью и в строгом порядке проскакали рейтары. Прием, что мы отрабатывали на учениях последние три недели, на сей раз был исполнен просто блестяще!

Правда, увлекшиеся погоней лехи – как-то быстро я забыл, что чистым рогорцем стал всего несколько недель назад, – просто не смогли по достоинству оценить наше воинское искусство и тактическое мастерство. Изготовившись для таранного удара «в копье», они не успели ни затормозить, ни вовремя достать свои самопалы, в то время как с нашей стороны ударил густой залп. Отстрелялись не только первые ряды кирасир, но и замыкающие шеренги рейтар. В считаные секунды плотный строй копьеносцев оказался прорежен. Павшие всадники и лошади неминуемо стали препятствием для скачущих следом – и наездники были вынуждены резко тормозить, направлять жеребцов в сторону, врезаясь в товарищей, или же в красивом прыжке преодолевать внезапно возникшую преграду. Но чаще кони просто врезались в препятствия и путались копытами в человеческих и лошадиных телах, падали, подгребая под себя наездников и также становясь барьером для товарищей. Лехи замедлились, снизили темп. А вот наши эскадроны на полном скаку врубились в массу вражеской конницы…

Бешеная скачка, точнее, уж полет Аруга – и вот я неминуемо, слыша свист ветра в ушах, сближаюсь с вырвавшимся вперед всадником – закованным в броню здоровяком с тяжелой и длинной кавалерийской пикой. Ну что же, вот и экзамен…

Перед самым столкновением я отпускаю рукоять второго самопала: преждевременно разрядить его – значит, утратить в начале боя оружие «последнего шанса». Не ради этого меня учили в страже, не ради этого меня изводил Ласар…

Нас с лехом разделяют считаные шаги, что и расстояние сокращается с бешеной скоростью. Где-то на периферии сознания я отмечаю стойкий страх: у меня просто не получится, я не рассчитаю…